тематики:
3 Октября 2019, 15:17
В этом году альплагерь Безенги отметил своё 60-летие. Мы в BASK любим этот горный район и с огромным уважением относимся к людям, которые работают там. Алий Анаев — хранитель лагеря, рассказал нам о себе.
Вы каждый день общаетесь с людьми, которые ходят в горы. Скажите, что это за люди?
На этот вопрос нельзя ответить однозначно — разные. Что их выделяет из общей массы? Их никто не гонит в горы, они сами идут. И это желание в первую очередь отличает их от других людей. Они сознательно хотят атрибуты города; бетон, стекло, компьютеры, оставить хоть на какое-то время, побыть наедине с природой, побороться с собой.
Но наедине с природой можно остаться у речки, а можно прийти в горы.
У нас у балкарцев есть поговорка: «То, что с кровью приходит, только с душой покидает человека». Может у них в крови есть что-то, какой-то зов. У меня довольно большой опыт работы в альпинистском лагере, а я уверенно не могу ответить на этот вопрос. Наверно они тут находят то, чего нет в других местах: больше физической нагрузки, лучше виды… Как бы мы не были против выражения «покорил гору», именно поднимаешься на гору, и венец всего — вершина и виды с него. Это не у речки… Могут иметь место элементы тщеславия. В горах трудности не обойти — нужно либо сдаться, либо через них пройти. Иногда человека нужно подтолкнуть. Бывают случаи, когда твое вмешательство, разговор тет-а-тет помогает человеку. Я могу даже показать фотографию, на ней очень довольная улыбающаяся девушка. Наверно о таких вещах не по-джентельменски говорить, девушки с лишним весом. Она на этой фотографии — самый счастливый человек, которого я видел. И это потому, что она себя испытала, победила себя, свои страхи и сомнения. Её лицо озарено. Я её запомнил.
Люди из гор уезжают уже не такими, как приехали?
Это однозначно. Здорово, когда многие уже с новичкового этапа находят себя здесь. Часто, даже по переписке понятно, какого большого о себе мнения тот или иной человек. А здесь… ни один воспитатель с ним такую работу не проделает, как горы. Горы похлеще любого наставника. И, конечно же, вторжение воспитателя может коренным образом поменять мировоззрение и самооценку человека.
Вы родились в горах. Ваше самое первое воспоминание о них, когда вы осознали горы?
Точно сказать сложно. Для меня, в первую очередь, горы — это фрагмент Безенгийской стены от Гестолы до Катын-тау. Потому что с рождения из села их видишь. Смотришь вверх по ущелью, а стена как граница, за которую хочется заглянуть. Более того, у меня были детские сны, в которых я переходил за стену, там были люди — сваны, я слышал их разговоры. Не те горы, которые слева и справа — ни Каргашильский хребет, ни Скалистый. В горном селе какая жизнь, и за скотиной в горы пойдёшь, когда подрастёшь — сам пасёшь, в кошару на лето уходишь, на сенокос. Зеленые горы, не белоснежные — среда обитания и кормильцы. Это летние и зимние пастбища.
Когда вы в первый раз увидели альпинистов. Они же проходили через село наверх?
Я не могу сказать, сколько мне было лет. Говорят, что только с пяти лет ребенок начинает запоминать, что с ним было. Я тогда не делил приезжих на альпинистов и туристов. У нас выше селения, где-то в трёх километрах, был приют от турбазы «Черек», мы называли его турбаза. Ну и до лагеря 18 км. Они проезжали туда, часто и пешком проходили. Эти люди для нас почти инопланетянами были, удивляли нас. Мы предпочитали смотреть за ними через забор. Было непривычно видеть взрослых, полураздетых дядек и тёток. Наше воспитание не допускало такой ходит в таком виде и этого было достаточно воспринимать этих людей, как представителей другого мира.
А под Безенгийской стеной когда оказались в итоге?
Я точно скажу, это был 93-й год, я как-раз начал работать в лагере. Люди задавали вопросы… Хотелось, отвечая на них, знать о чём говорю, а не пересказывать. До того, как я начал здесь работать, необходимости ходить в горы не было. Как стариков спрашиваешь: «Ты на Эльбрусе был?». — «А что там делать: ни сенокоса, ни овец пасти, ни охоты».
Восходителей среди балкарцев мало. У нас немного другой взгляд на горы, мы их по-другому воспринимаем. Да, есть ребята, которые отучились, спортивные разряды выполнили, школу инструкторов закончили, жетон «Спасение в горах» получили и на склонах Эльбруса работают. Но таких совсем немного. И может мы где-то сами на них повлияли. Сильно, конечно, старались не навязывать. Так будешь настаивать — надо, надо, тот из-за уважения пойдёт. Не дай Бог, что-то случится, родители не себя винят и тем более не своего ребенка… В селе Безенги все друг-друга знают. У нас как принято… Не будут меня звать просто Алий, а скажут — вот Хусея сын. И потом скажут: «Хусея сын сделал что-то плохое». Автоматически эта тень ляжет на моего отца. Приходится взвешивать поступки, каждый сам определяет уровень ответственности.
За стеной-то вы побывали?
Только заглядывал. Помню, как мы поднимались на перевал Цаннер, казалось — вот мечта сбывается. В том месте ГКХ делает изгиб и когда там выходишь, позади остаются Тихтенген и верховья ледника Цаннер. Мне хочется туда попасть, но пока не получается: летом никак — работа в лагере с апреля по октябрь, перед сезоном с друзьями-товарищами на дайвинг. Я не оправдываюсь, это моя плохая организация, я туда ещё поеду.
Это до сих пор можно назвать вашей мечтой?
Нет. Если было бы мечтой, то она давно бы сбылась. Но желание — да. На фотографиях много смотрю, на Ушбу, на Безенгийскую стену с той стороны. Люди же выкладывают отчеты по походам, по восхождениям. Это была мечта в детстве, а сейчас — желание.
Его не сложно реализовать. Может я сам себя торможу, чтобы не было разочарования. Пусть пока остается….
А есть мечты, которые вас греют, ведут?
Я просто понимаю, что мечты мало. Всё, чего я сильно хотел, сбылось. Но, когда мои близкие люди болеют, я думаю, почему мои материальные желания сбываются, а тут… Я что меньше хочу? Почему у меня матушка болеет? Я что, мало желаю её выздоровления? Сейчас все мои мечты и желания связаны с близкими людьми, чтобы у них всё было хорошо. Чтобы все были здоровы, чтобы дети достойно жили, нашли себя. У меня трое детей. Старшая дочка — медик, сын закончил магистратуру МАрхИ, младшему 15 лет, ходит в 9-ый класс.
За столько лет в лагере вы многое повидали. Здесь невозможна жизнь без соприкосновения со смертью и травмами. У вас не появляется какой-то злости и сомнений в разумности альпинистов и альпинизма? В его необходимости?
Нет. У меня возникают другие чувства. Я абсолютно уверен, что люди должны ходить в горы. А горы должны воспитывать людей, подправлять их мысли. Горы — это мозговые извилины Земли. Да вы сами видите, что тут собираются совсем другие люди. Чем выше в горы, тем меньше шелухи.
Но меня всегда бесит вот этот пресловутый человеческий фактор в НС. Я никогда не научусь к этому спокойно относиться. Каждый раз, ожидая сеанса связи, подспудно готовлюсь к плохим вестям, иногда даже не хожу на связь. Слушать связь — это испытание.
Вчера на юбилее сколько людей было кому за 80. Они с нами. Я всегда говорил, самое главное снаряжение в альпинизме — это голова. Да, не всегда всё предусмотришь в горах — молния ударила, камнепад. Но неразумное поведение людей, этот человеческий фактор — это всегда обидно, очень коробит. А ещё тяжело родителям звонить, если что-то случилось.
А кто это делает? Вы?
В основном я. Этот момент очень высасывает силы. В последнее время Светлана Эдуардовна (прим. ред. — врач альплагеря) помогает с этим. В этом году двое молодых ребят погибло и этим она занималась. Родители приезжали, тяжело, гнетущая атмосфера, никогда к этому не привыкнуть. Я живучий, я не могу сказать, что я слабак, но в такие моменты… Недавно почти двое суток люди на связь не выходили… Думаю, только это меня может заставить уйти с работы. Мимо себя это пропустить никогда не получится. Я не железный и нервы у меня не из железных прутьев. Ни начало 90-х, ни безденежье, ничего никогда не приводило к мысли оставить всё это, кроме переживания за людей.
Альпинисты изменились за последние годы?
Да, изменились. Понятно, раньше в альпинизме было так: равняйсь-смирно, опоздал — на выход. Люди ездили по профсоюзным путёвкам, а не за свои деньги. Люди из той системы не особо изменились. Те же ветераны… Он говорит, я в таком-то году ходил, а я в том году ещё даже не родился. Ими можно только восхищаться. Вот эти люди намного скромнее, менее требовательные. Оттуда один цвет идёт, из нашего времени — другой, и где-то посередине один цвет переходит в другой… Почему-то такая ассоциация пришла в голову. И сейчас новый цвет — молодой, берёт своё. И я не скажу, хуже это или лучше. Индивидуализм. Если раньше людей устраивало проживание в 6-ти местных комнатах, то сегодня нужно делать комнаты на одного человека. Люди сами по себе хотят жить, в своём уголке.
Как вы думаете, это мешает людям?
С одной стороны, люди должны отличаться, не должны быть массой. Но в горах индивидуализм не нужен, все это должны понимать. Случись беда, абсолютно незнакомый человек, парень, девушка, могут прийти к тебе на помощь, а ты к ним.
У старших как. Если даже он только спустился с горы уставший, а надо на спасработы пойти, он обязательно пойдёт. Даже если он внутренне не согласен с этим, ему будет стыдно показать это. А сейчас — я поспать хочу, мне погладить нужно, а я ещё зубы не почистил. Вот таких проявлений чем дальше, тем больше.
Недавно, трое наших граждан (не иностранцы), пошли на ледник, не альпинисты — туристы, которые не первый раз в горах. Дошли до Баран-коша, туда даже медленным шагом три-четыре часа от силы. На следующий день выясняется, что один из них потерялся. Я начал прикидывать что и как, вспомнил, что он ходил и курил, может у него что-то сердечное, поисковые работы организовали. Оказалось, что они как-то странно потерялись — просто его одного оставили и ушли, растянулись. Думаю, где он там. Ну спальник то у него с собой… По логике вещей, раз их трое, то у них одна палатка. Значит, мог замёрзнуть. Потом выясняется, что он просто не дошёл, где-то под камнем себе палаточку поставил. У них было три(!) палатки на троих. Что-то меняется, я с моим опытом даже предположить не мог такого расклада. Эти моменты немного выбивают из колеи.
Нельзя не спросить. Климат меняется. Ледник сильно отступил. Что происходит? Идут ли какие-то исследования, приезжают какие-то учёные?
В советское время на науку больше средств и внимания уделялось. Тут же хижина гляциологов стояла, осадкомеры были. Домик гляциологов передали заповеднику — у нас контролирующие органы хорошо развиваются. И выше под Гестолой была хижина на повороте, в западной ветви ледника. После развала, люди тоже приезжали, отметки ставили — где был ледник в каком году. Теперь же, редкий случай, когда гляциолог появится. Может я их не вижу, а они где-то там ходят. Единственное значимое событие было лет пять назад. РАН проводило исследования с привлечением вертолета, они подвешивали к нему сканер и летали над ледником. Как эхолотом на воде промеряли ледник. Я очень хотел от них какие-то данные получить, рассказать людям на страницах лагеря, но никакой информации мне так и не дали. В общем, все эти нюансы исследовательской работы мне не известны. Но я, как местный, вижу, что ледники отступили.
Сильно?
Очень сильно. Фотографии Морица Деши есть в открытом доступе, их можно посмотреть. Они сняты 135 лет назад. Разница колоссальная. Я здесь в первый раз лет в 7-10 был, у меня в памяти осталось, что на мосту (прим. ред. — мост под лагерем) можно было видеть, как Черек Безенгийский вытекает из ледникового грота. В начале 90-х мы ходили чуть ли не по прямой до Миссес-коша, никаких проблем не было потом спуститься и вернуться через карман ледника. Сейчас же не каждого туда отправишь. Там когда-то действительно кош был, крупный рогатый скот держали, коров доили. Пока ледник не отступил, по морене была прямая тропа.
Что это значит для альпинистов?
Изменения в худшую сторону. В конце XIX века Коккин и Меммери с альпенштоками и в шинелях ходили, конечно же сейчас сходить те же маршруты с тем же снаряжением они бы не смогли. Ледники сильно разорваны, всё оголяется, повышенная камнепадоопасность, само собой. Сам рельеф изменился: рантклюфтов стало больше, бергшрундов. Если раньше какие-то участки по снежно-ледовому склону пройти можно было, то теперь это скалы.
А погода? Неустойчивая?
Нет, не сказал бы. Более тёплая — да. Вот люди говорят — безенгийская погода. Клише прицепилось такое. Солнце полдня, к вечеру дождь, к ночи— звёздное небо. Теперь это не всегда работает. Мы ходим в футболках в лагере, а спросите старшее поколение — да раньше все в пуховиках ходили. Что вы хотите, если за мореной был ледник и в первые годы существования лагеря, когда не было ни электричества, ни автомобильной дороги, продукты хранили прямо в трещинах ледника. Он был выше и ближе.
В своей речи на юбилее вы уделили внимание охране природы. Почему? В Безенгах есть какие-то проблемы?
Не должно случиться катастрофы, чтобы мы начали говорить про охрану природы. «Гром не грянет, мужик не перекрестится» — это неправильно. Мы и так наносим урон, даже тем, что ходим по тропам. Не нужно перегибать палку с ограничениями, чтобы не получилось, как в истории с миллионером, когда после его смерти в его подушке нашли миллион, какой толк ему от него. Так и с горам, люди должны ходить в горы. Здесь так красиво, сурово, агрессивно. Но природа гор так ранима.
Мы поставили шлагбаум на въезде в лагерь. Почему? А не надо на траву заезжать, что мы к этому как бурьяну относимся. Ты тут один раз развернешься, а поляна два года будет зарастать. Я не хочу, чтобы вы приехали сюда и видели следы от протекторов машин. Если вы идете по тропе, увидели окурок, он что вам настроение добавит? Не добавит! Поэтому мы периодически проводим экологические акции, спускаем мусор с мест биваков. В последнее время влажные салфетки становятся катастрофой. Мы их здесь запретили. Да, я не могу знать, кто что привез с собой, но в магазине мы их не продаем.
Дикие животные остались в районе? Я помню, что здесь было много козлов. : )
Слава Богу, козлы никуда не делись. Они настоящие, не двуногие. Когда Безенги приводили в пример, раньше мне это нравилось, как человеку тщеславному. А теперь я понимаю, что Безенги в пример приводят потому, что в других местах хуже. Я за то, чтобы в Безенги становилось лучше, а в других местах — ещё лучше. Это же наше общее. Я даже не про Республику, не про горную её часть, и даже не про Россию. Я с вами сейчас говорю, и вспоминаю, как мы ездили на дайвинг в Тихом океане. Там мы натолкнулись на гору мусора. Там же только рыбки. Откуда? Я не знаю. Видимо, с кораблей кидают…
Принципы жизни Алия Анаева!
Ох, извините, давайте потом продолжим. Люди не могут уехать, я должен бежать!
Все ясно без слов!
Автор: Анна Иванова, специально для BASK.
*******
В этом году альплагерь Безенги отметил своё 60-летие. Мы в BASK любим этот горный район и с огромным уважением относимся к людям, которые работают там. Алексей Слотюк — один из них. Давайте знакомиться!
Балкарская башня появилась в альплагере Безенги совсем недавно, но посмотришь на неё и нет сомнений, что она стояла здесь всегда. Здесь её место, определённое человеком и природой.
В.Л.Л.*: Последняя башня была построена более 200 лет назад. Больше их не строили. И никто не помнил, как это делать. А Алексей (Слотюк) решил построить новое здание в стиле сторожевой башни — восстановить традицию. Сразу нашлись старые книги и фотографии…
С.К.**: Он стал вникать в историю Балкарии, Кавказа. Предполагаю, строительство башен пришло из Сванетии и первые балкарские каменные башни были с крестами. Вообще балкарцы были язычниками, потом был короткий период христианства, потом пришёл ислам. Свои сторожевые башни были в каждом балкарском ауле.
Обычно в таких башнях не жили, в них прятались, защищались, они были сторожевыми. Наша башня — жилая. Когда началось её строительство, люди стали приносить сюда старые вещи. Кувшины и прочие артефакты здесь — настоящие. Благодарные балкарцы из близлежащих сёл передавали их в дар этнографическому уголку.
Любая балкарская дверь открывается внутрь дома…
В.Л.Л: В Безенгийской башне есть такая традиция: у всех постоянных гостей свои именные тапочки — их там несколько десятков, все они стоят на полках в прихожей. Сразу можно понять, кто бывает в этом доме. Друзей здесь ждут и помнят.
*В.Л.Л — Владимир Леонович Леменев, **С.К. — Сергей Котачков.
Алексей Анатольевич, вы построили в Безенги башню. Безенги — ваш любимый район. Почему?
Дело не в том, что любимый. Мне нравятся многие горные районы. Но здесь мы — моё поколение — с «детства» воспитывались, здесь заканчивали школу инструкторов. И здесь мы росли как спортсмены. Раньше сюда приезжали после второго разряда, и настоящий спорт начинался в Безенги. В память об этом мы здесь и остались, сохранили базу в 90-е и с тех пор поддерживаем в рабочем состоянии.
Это самая лучшая альпинистская база в России.
Так сложилось. Все остальные (прим.ред. — в других лагерях) бросили это дело, а мы нет, поддерживали. Может что-то можно было сделать и лучше… Вот добавили балкарский уголок из уважения к горцам и их культуре. Балкарцы — родственный для альпинистов народ. Построили башню. Можно было построить новое здание в любом стиле, но решили так. Почти все работники в лагере — балкарцы. Мы постарались в том числе из признательности к ним.
Можно сказать, что вы — главный альпинист Москвы. На вас вся забота об альпинистах столицы. Это тяжелая работа? Такое не делают ни ради денег, ни ради славы.
Президент Федерации (ФАиСМ) — это больше не главный альпинист, а главный организатор. Суть не в должности. Это обязанность. Когда всю жизнь занимаешься любимым делом, а оно начинает приходить в упадок, и ты видишь, что больше некому поддерживать его… Что кто-то упал с флагом… То кто-то должен флаг поднять и с ним идти дальше. Вот у меня такая должность — нести флаг дальше.
А ещё есть цель. В обычной жизни как, есть два варианта работы: работа чтобы что-то взять и работа чтобы что-то дать. Работа в Федерации — та, на которой надо отдавать. А взять там нечего.
Сейчас вокруг только и разговоры о взять.
Любая общественная работа такая. Все волонтеры, все кто занимается социальными проектами — одинаковые: ничего не получают и если их спросить — зачем, скажут — это такая работа.
И как в Москве обстоят дела с альпинизмом? Головченко и Нилов держат флаг?
Так сложно говорить, только Головченко и Нилов. Во-первых, альпинизм состоит из четырех дисциплин. Кроме классического альпинизма, ещё есть скайраннинг — забеги в гору, ски-альпинизм — самый перспективный из всех, потому что, скорее всего попадет в олимпийские виды. И ледолазание. Это всё альпинизм, и по всем четырём дисциплинам присваивается звание МС по альпинизму. Мало кто осознаёт, что все они должны быть равноценны. Пока это не так.
Во-вторых, многие спортсмены не участвуют в чемпионатах Москвы. У нас вообще не очень спортивная общественность, альпинисты не особо настроены на спортивный альпинизм. До КМС многие доходят запросто, потому что нужны только горы. Не в смысле, что это легко, просто потом нужны соревновательные баллы, нужны чемпионаты.
Жетон!
Жетон — ещё ничего, выполнят. За те же время и деньги, что альпинисты потратят на участие в соревнованиях, они могут отправиться в экспедицию для души. Тут и встаёт выбор, начинается чистый состязательный спорт, которого сегодня не хватает. Мы не сильно его популяризируем: для занятия классическим альпинизмом не так уж нужны соревнования. Тех, кто хочет спорта, мы поддерживаем, а кто не хочет — не заставляем. Зато ледолазы более спортивные, у них — изначально спорт. Скайраннеры — то же люди в основном перешедшие из других видов спорта, чтобы здесь реализоваться. Бегуны. Им нужен спорт!
Если не ошибаюсь, в Безенгах этим летом проходил забег?
Да. Вертикальный километр. Недалеко отсюда, бежали вверх по тропе от моста перед лагерем. Время победителя немногим более 45 минут.
Много народу приехало?
Обычно это 30-40 человек. Есть такая тонкость, ради одного забега людям тяжело выбраться, поэтому в Безенгах устроили ещё одни соревнования — трейловое кольцо. А ещё ночной фестиваль с фонариками. Но это уже для прикола, не соревновательная часть.
Ледолазы в горы не приезжают. Они совсем перебрались в залы, для них чистый лед — отдельное направление.
Хорошо. А кто вы в лагере?
Я курирую лагерь от ФАР. Помогаю, когда здесь проходят какие-то мероприятия, если возникают какие-то проблемы. Организую любую помощь от федерации.
Безенгийская стена и отступающий ледник
Вы давно в Безенгах. Как изменился район на вашем веку?
Как и во всем мире, на Кавказе началось очень сильное таяние. За последние пять лет оно особенно интенсивное и заметное: многие маленькие леднички совсем исчезли, а большие — сильно уменьшились. Безенгийский ледник за сто лет потерял 200 метров по высоте, в начале XX века он поднимался над поверхностью на 600 метров, теперь на 400. Тоже самое с его длиной — он стал короче на два километра. В горах леднички стаивают, снежников почти нет, стало лететь больше камней, из-за этого приходится закрывать больше маршрутов. Там, где раньше можно было ходить, теперь стало опасно.
Из-за этого стало сложнее ходить в горы?
Не сказал бы сложнее, просто, горы стали другие. И мы вынуждены делать новые маршруты. Буквально два дня назад мы ходили новую единичку. Она не лучше и не хуже старых, более безопасная — да. Раньше единичку на Брно ходили пешком, до гребня и на вершину. Сейчас так пройти невозможно, приходится обходить по леднику. А это три-четыре верёвки льда — для новичков непозволительная роскошь. Слишком долго будут идти!
Здесь вообще маленькие категории сложные. Всё потому, что Безенги был лагерем для спортсменов и «школьников». Местная единичка была открывашкой для спортсменов высокой квалификации или для будущих инструкторов, у которых под мастерский уровень. Для них и нынешнее Брно не представляет особого труда. В Безенгах раньше не было ни новичков, ни значков. Теперь это основной контингент лагеря, а вершины остались те же. Для них они не очень подходят по сложности.
Ещё одна особенность альпинизма в Безенгах — длинные подходы. Это тоже испытание для новичков. За одной горой приходится идти 7-10 часов. Для спортсменов это в порядке вещей, они сразу выходят на три-пять восхождений, и есть смысл идти так далеко.
Как сейчас со спортивными достижениями в районе? Какие самые сильные восхождения были за последнее время? Есть ли новые сложные маршруты?
Старых сложных маршрутов здесь с избытком, новых никто не делает. Только что вернулась двойка с Крумкола, со сложной 5Б. Они чуть-чуть застряли по времени, но всё-равно нормально сходили, безопасно, никаких ЧП и даже мелких травм.
Спортивность в районе упала, и не только в этом районе, во всей стране. Спорта, если сравнивать с СССР, стало намного меньше. Интересно, когда приезжают крутые сборы, сразу наделают пятёрок и шестёрок. А обычные участники редко рискуют, трудно в одиночку. Да и в основном к нам приезжают альпинисты между третьим и первым разрядом.
Вообще, это серьёзный этап в альпинизме, когда ты начинаешь ходить самостоятельно. Восхождение с инструктором в спортивном отделении и спортивная группа — принципиально разные вещи. Многие останавливаются на этапе инструктора: так проще, ты всё-равно ходишь в горы, но решения принимает опытный наставник. В спортивной группе другие проблемы и другие отношения. Любая спортивная группа — это маленькая экспедиция. Плюс к тому переходить в спортивный альпинизм бывает не с кем, надо же формировать группу.
Сложных восхождений стало меньше и по другим причинам — открылась Европа, открылись Гималаи, весь мир открылся для восхождений. Теперь у альпинистов большой выбор куда поехать! А на Безенгийскую стену то пускают, то не пускаю. В следующем году, кстати, будут пускать. Сегодня в Безенги приезжают за пятитысячниками, чтобы открыть Снежного барса России. Чтобы получить это звание, нужно сходить десять вершин: шесть из них в Безенги, потом Казбек и Эльбрус, и наконец Белуха и Ключевская сопка. Самые сложные вершины у нас в Безенги.
Людям интересен этот проект?
Да. Но за пять лет Снежными барсами России стали всего два человека. Это непростое звание, не все запросто могут его получить.
Давно в последний раз ходили траверс стены?
Года три назад ходили А.Волков с А.Мариевым (прим. ред. — 2009 год). После них зимой ходили питерцы (прим. ред. — 2014 год. В.Коваль, С.Кондрашкин, П.Кузенков, Н.Тотмянин). Траверс ходят крайне редко. Он занимает около десяти дней, за это время можно сделать более интересные 6-ки.
А что с инструкторами? Мне показалось, что средний возраст инструкторов перевалил за сорок. Это так? Это как-то связано с появлением коммерческого альпинизма?
Наверно это так. Но мы стараемся изменить ситуацию. Чтобы привлечь молодых инструкторов, в следующем году мы планируем ещё поднять зарплату и предоставить более выгодные условия для жизни в лагере, например, с семьями. Но дело не только в этом.
Работа инструктора намного тяжелее, чем у гида. Гид не должен учить, он сопровождает клиента и всё за него делает. А инструктор — учит! С участниками нужно возиться как с детьми. Не все это любят, нужен преподавательский талант. Так не бывает, чтобы школу инструкторов закончили пятьдесят человек и все стали хорошими преподавателями. Я не знаю, какой процент выпускников работает инструкторами, но он небольшой. В жизни вообще хороших учителей мало. Это проблема не только альпинизма.
Произошла смена поколений в горах. Как поменялись люди, которые приезжают в горы?
Дохлее стали точно. Мы даже отменили физнормативы, всё-равно их мало кто сдаёт. Не отправлять же всех домой, пусть идут, раз хотят. Раньше был серьёзный отбор среди тех, кто собирался в горы. Слабеньких отсеивали ещё в городе. Сейчас конкурса нет. Нет путёвок. Нет той системы. Если у тебя есть деньги, поезжай и всё. А значит, отсеивать нужно уже здесь. Это сложно, потому что человек заплатил деньги. Нужно предоставлять таким людям альтернативу, делать другую программу, треккинги, например. Трудно сделать это в лагере, который организационно заточен под другое. И поэтому они остаются за бортом, их до последнего не списывают — пусть уж идут, особенно новички. Вот такая модель сложилась на сегодняшний день.
У вас есть любимая вершина?
У альпиниста не может быть любимой горы. Точнее, на какую лезешь в данный момент, та и любимая! Когда я смотрю на гору, то в первую очередь начинаю просматривать путь на неё, а не любуюсь её красотой. Это другой взгляд. Не как у обычного человека. Так рериховские горы для альпиниста вообще бесполые. В том смысле, что на них ходить нельзя: там не видно зацепок, не читается рельеф — не альпинистские горы.
А как же Ушба? Нет прекраснее вершины на Кавказе.
На Ушбе мы схватили холодную ночевку. Я ходил на неё с Володей Башкировым. В команде было ещё несколько человек. Один участник улетел на гребне и я был вынужден организовать «комсомольскую» страховку. Это когда нужно прыгать на противоположную сторону от гребня. Я не перепутал куда прыгать. «Вернуться-бы!» — думал я на Ушбе.
Кстати, даже на Ушбу теоретически можно сходить за один день. В Безенгах серьёзных гор, на которые можно сходить за один день, практически нет. Это настоящие, большие горы! На них нужно тащить палатку, и каждое восхождение — маленькая экспедиция со всеми вытекающими последствиями. Даже относительно несложные Думала и Гестола такие.
Поэтому у нас основная часть участников ходит не на эти горы, а на учебные в Тёплом углу. На Урал, на Укю. Людей можно понять, они приехали на двадцать дней, им нужно сделать как можно больше гор, чтобы закрыть разряд. А если они сходят Гестолу и Думалу, то просто не успеют. А чтобы ходить для души, надо быть в соответствующей кондиции — у тебя должен быть хотя бы второй разряд с превышением. Хотя сегодня, в рамках восхождения выходного дня, вы можете идти на любую вершину. На Аконкагуа же вас никто не спросит, есть ли у вас схоженность, 2-ка, 3-ка. Или на Эвересте — формальная 5А, никто не спрашивает что у тебя с допуском. В этом году 885 человек сходило. Думаю, только у нескольких человек был допуск на 5А, все остальные сходили на дурака, ничего не имея. Также любой человек может сходить на любую вершину в Безенгах. Другое дело, мы предупреждаем, что для этого у вас должна быть подготовка, не обязательно разряд. Предлагаем сходить куда-нибудь попроще — на Селлу по льду. А после этого можешь сходить на Гестолу. Почти всегда хватает Селлы.
Что приводит людей в горы? Чего им не хватает на равнине или от чего они бегут?
У меня есть своя концепция. Люди, которые начинают заниматься альпинизмом, просто ненормальные. Это отклонение. Кто-то заманил. Секция красивая. Люди интересные. Компания. Тусовка. Но, те кто потом остаются, уже понимая, чем они занимаются, оценивая опасность и сложность, — избранные. Почему эти остаются? Это трудный вопрос. У каждого свой путь.
Уллауз, Коштан-тау, вид в сторону Тёплого угла
Безенги — 60. Для человека это серьезный возраст. Как сейчас себя чувствует альплагерь? Какие планы на будущее?
Я бы сказал, как и у всей страны после СССР, у лагеря — вторая молодость. Безенги сейчас в хорошем состоянии: у лагеря крепкая материальная база, есть люди, которые им занимаются, много энтузиастов. На базу каждый год приезжают работать волонтеры. Да и те люди, которые здесь работают, делают это не за большие деньги.
База живая и мы стараемся её поддерживать на этом уровне. Все нормально. У неё светлое будущее.
Проекты? Планы?
Главное сейчас — коллектив. Привлечение молодых инструкторов первоочередная задача. Хотелось бы передать следующему поколению флаг и уже двигаться дальше. Нужны не один-два инструктора, а десятки молодых инструкторов, которые каждый год приезжали бы и работали — стали безенгийцами. Это мечта! И мы над этим работаем.
Вот с этой статьи в мире узнали о советском альпинизме. Её написал Евгений Игоревич Тамм в 66-м году. Потом он руководил первой советской экспедицией на Эверест в 82-м. А в далёком 59-м году он руководил первыми сборами МГУ в лагере Безенги.
И такие раритеты мы храним. В библиотеке собрано Башни много книг. Редкие книжки по альпинизму, первое издание «Категория трудности», Шатаева. Он здесь много ходил. Одна из первых книжек про Безенги 52-го года, Гарфа. Побежденные вершины. Когда-то популярный «Спутник альпинизма», по которому все зачеты сдавали. Всего по чуть-чуть.
Анна Иванова, специально для BASK.
Источник
